— А что мне делать с сотней погибших, Хуан? — оскалился господин Ноговицын. Не зло, видимо, ждал этих вопросов и этого разговора. — Что делать с остальными отморозками, коих… Совсем не один Артем? Что прикажешь делать с ними, и как прикажешь жить дальше?
Нет, Хуан, — покачал он головой. — Справедливость должна быть для всех. Может быть лично эти парни и не настолько виновны, но они СИМВОЛ. Символ вины Марса. И Марс должен их наказать, наказывая в их лице самого себя, за все те поступки, что совершил.
Потому, что не накажи мы их сейчас, ничего не кончится, все повторится. И что произойдет тогда… — Вздох. — Известно лишь высшим силам.
Они должны умереть, Хуан. Пасть от игл расстрельной команды, состоящей из таких же "учителей" и "врачей" — военнослужащих срочной службы, простых марсианских парней из глубинки, нажмущих на спусковой крючок. Только так мы вырвемся из заколдованного круга.
Debes, ergo potes
Должен, значит можешь (лат)
Я один. Совсем один в огромном чужом доме. Мишель сказала, к вечеру прибудет прислуга, но мне это как-то… Далеко. Сама же свалила и понимаю почему — мораторий в нашем случае слишком аморфная штука, чтобы соблюдать его на голой силе воли. Табу преступается всего один раз, и раз уж мы пересекли черту… А ей надо, ей смотреть в глаза любимому человеку, что в ее положении чертовски трудная задача.
Но мне было не до Мишель, и не до эротических фантазий. Мне не было дела ни до чего вокруг, кроме информации. Его превосходительство на прощание дал несколько капсул, содержащих огромное количество данных относительно погромов, начиная от инцидента в метро и далее, по мере расширения. Как территориального, так и во времени.
Интересного было много, нереально много, и себя со стороны посмотреть, ошибки учесть, и на людей посмотреть. И на своих, латинос, и на противника, марсиан. Причем сравнительный анализ оказал на меня влияние, которого я от себя не ждал — будто ледяной душ вылили. Ведь еще утром я был свято уверен в своей правоте, в правоте сограждан, отстаивающих свои ценности. Теперь, насмотревших на огромное количество темных личностей, разного сброда и откровенных подонков, словно коршуны слетевших на пиршество, делалось дурно.
Да, многие марсиане были высокомерны, многие венериан и Венеру ни во что не ставили. Но было много и тех, кто ни во что не ставил марсиан, вроде отморозков, что вошли в кабак подраться, когда мы пели песни после моего первого убийства.
В общем, не все так однозначно. И это плохо, потому, что от меня требовали конкретного поступка, не допускавшего шатание или внутренний разброд, возможность двоякого толкования со стороны присяжных. Никто в зале суда не должен ни на миг усомниться в моей искренности. И если в моих словах хоть намеком проскользнет неуверенность…
Короче говоря, я был в трансе. Я не хотел делать то, что от меня требовали, потому, что знал, что обвиняемые парни не заслуживают казни. Да, "паровозы", но "паровозами" их сделаю я, понимаете? Мне предлагалось стать их палачом, сделать так, чтобы они были объявлены виновными во всех произошедших погромах, и альтернативы нет. Это трудно, очень трудно, задавить совесть осознанием необходимости, а теперь я еще и не уверен на сто процентов в действиях "своих", венериан…
— Стоп! — остановил я просмотр. Искин со славным именем Жером послушно остановил запись.
— Сеньор, не желаете ли поужинать? — раздался из под потолка его мягкий тенор.
— Ужинать? — не понял я.
— Вы сидите здесь более четырех часов. Время ужина. Я обязан напоминать об этом хозяевам, если они забывают.
— Прости, Жером, неохота. — Я как представил себе скучную одинокую кухню, где ничего не знаю, и, несмотря на голод…
— Донья Матильда просит передать, что сегодня будет камидос-корьентес и кокосовый пирог с овощами, — продолжил совращать искин.
— Донья Матильда?
— Распорядительница, — пояснил Жером.
Ясно, прислуга. Уже пришла и вовсю работает. Хотя, они и не обязаны сообщать мне о приходе, да вообще ни о чем не обязаны докладывать. Что ж, а жизнь не так плоха!
— Домашние работники уведомлены о вас, сеньор, — продолжил домовой, — как и о том, что беспокоить вас строжайше запрещено. — Потому донья Матильда передала сообщение через меня, когда ей накрывать на стол.
Я прислушался к урчанию в животе и понял, что, в принципе, уже давным-давно как можно.
— Пускай накрывает, — милостиво разрешил я. — Как будет готово, я выйду.
— Так точно, сеньор! — подвел итог беседе домовой.
Заседание окончилось ничем, да и не могло окончиться иначе. Весь процесс — показуха, что там может произойти интересного? Сейчас идет выяснение подробностей произошедшего, нюансы, детали: кто где был и почему. Рутина. Концерт начнется завтра, когда буду выступать я. Вот тогда будет оживление, причем независимо от того, что буду говорить.
Обратно ехали молча. Я переваривал свалившуюся информацию, раскладывал по полочкам, стараясь отогнать мысль о том, что предстоит. Понимал, что не имею права не поступить так, как "правильно"; ребята не заслужили смерть, но иначе не получится. Сейчас погибло сто пятьдесят человек, не считая раненых и покалеченных, сколько погибнет завтра? А ведь джинн выпущен, больше Венера не станет терпеть марсиан, как терпела раньше. И все эти ультрас, подонки и отморозки с большим удовольствием будут добавлять статистику, дай им марсиане только повод. А те дадут, ибо не считают себя виновными, скорее наоборот, и будут всячески искать новых драк. Ребята не должны умереть, но умрут. Потому, что справедливость не только для них…